Бисер малый от уст мужицких. Собственноручное письмо-трактат Николая Клюева написанное при участии Сергея Есенина и адресованное полковнику Дмитрию Николаевичу Ломану, доверенному лицу Императрицы Александры Федоровны, штаб-офицеру для поручений при дворцовом коменданте. [1916]. 6 л. 22×18 см.
Письмо написано в тот период, когда молодой, недавно приехавший в столицу Есенин в подпоясанной рубахе с «золотой» головой и тальянкой наперевес читал стихи в Императорском дворце самой Императрице и Великим княжнам, производя на них впечатление своим «медовым» искусством.
Осенью 1915 года Есенин и Клюев неоднократно выступали на литературно-музыкальных вечерах в стилизованной одежде, на которых Ломан и слушал их выступления. Полковник хотел привлечь молодых поэтов к выступлению перед ранеными в госпиталях Феодоровского городка Царского Села.
В 1916 году Ломан предлагает поэтам написать стихи о Феодоровском Государевом соборе, активным участником строительства которого был он сам, пообещав поддержку в издании этих стихов
отдельной книгой. На что и получил развернутый письменный ответ Есенина и Клюева, написанный нарочито в «лубочном» стиле:
«Брат Сергей поведал мне пресладостную весть о том что вам положил бог надушу желание предать тиснению купно мои и Сергиевы писания. (...) Всякая книга достигает до высокого и до низкого, до сильного и до дрожащего, наипаче же книга отразившая в себе век, веру или дух народа и его природы; такой, всосавшей в себя жизнь и родную природу книгой являются писания брата Сергея Александровича Есенина. (...)
И каким бы высоким счастьем почел я — лично, надеть вериги, и в костромском кафтане, с бородой по локоть, с полупудовым узорным ключом быть превратником у такого Феникс-града! (...)
Английско-франко-немецкая перечница сыплет в русскую медовую кутью зеленый перец хамства, пинкертоновщины, духовного осотоненья. Вербовка под стяг сатаны идет успешно. Что же нерушимая стена, наш щит от всего этого? Ответ один: наша нерушимая стена — русская красота.
На желание же Ваше издать книгу наших стихов, в которых бы были отражены близкие Вам настроения, запечатлены любимые Вами Феодоровский собор, лик Царя и аромат храмины Государевой, — я отвечу словами древней рукописи: „Мужие книжны, писцы, золотари заповедь и часть с духовными приемлют от царей и архиереев и да посаждаются на седалищах и на вечерях близ святителей с честными людьми“.
Так смотрела древняя церковь и власть на своих художников. В такой атмосфере складывалось как самое художество, так и отношение к нему. Дайте нам эту атмосферу, и Вы узрите чудо. Пока же мы дышим воздухом задворок, то, разумеется, задворки и рисуем. Нельзя изображать то, о чем не имеешь никакого представления. Говорить же о чем-либо священном вслепую мы считаем великим грехом, ибо знаем, что ничего из этого, окромя лжи и безобразия, не выйдет
Остаюсь Вас Государя моего покорнейший слуга и молитвенник Николай Алексеевич Клюев».
Отношение Есенина к «заказной» поэзии А. Ветлугин, сопровождавший поэта и Айседору Дункан в поездке по Америке в качестве секретаря в 1922 году, описывал так:
«Подошло 16 декабря 1916 года — именины царя. И здесь снова предоставим слово Есенину и возложим всю ответственность за точность рассказа на Есенина: „Пришел князь Путятин и говорит:
— Сережа... шестое не за горами... .
— Шестое? Это про что?
— Шестое — именины царя.
— Ну?...
— Оду надо писать. Ждут во дворце...
— Оду? Есенин ухмыльнулся.
— Найдите кого-нибудь другого...
Князь так и присел.
— Да пойми ты, Сережа, необходимо... Во что бы то ни стало... Во дворце...
— Во дворце вашем трупом пахнет, не стану я од писать...“.
Через неделю Есенин был отослан на фронт, в дисциплинарный батальон...».
Первая публикация письма. Представляет историко-культурную ценность музейного уровня.